Неточные совпадения
Наскучило идти — берешь извозчика и сидишь себе как барин, а не хочешь
заплатить ему — изволь: у каждого дома есть сквозные ворота, и ты так шмыгнешь, что тебя никакой дьявол не сыщет.
Унтер-офицерша. Да делать-то, конечно, нечего. А за ошибку-то повели ему
заплатить штраф. Мне от своего счастья неча отказываться, а деньги бы мне теперь очень пригодились.
Вот теперь трактирщик сказал, что не дам вам есть, пока не
заплатите за прежнее; ну, а коли не
заплатим?
Хлестаков. Да что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я
заплачу,
заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь, что у меня нет ни копейки.
Добчинский. Он! и денег не
платит и не едет. Кому же б быть, как не ему? И подорожная прописана в Саратов.
Слуга. Так-с. Он говорил: «Я ему обедать не дам, покамест он не
заплатит мне за прежнее». Таков уж ответ его был.
Хлестаков (сначала немного заикается, но к концу речи говорит громко).Да что же делать?.. Я не виноват… Я, право,
заплачу… Мне пришлют из деревни.
Плачу,
плачу, вот просто рыдаю.
Городничий (в сторону).Да, рассказывай, не знал, чем
заплатить! (Вслух.)Осмелюсь ли спросить: куда и в какие места ехать изволите?
Слуга. Обнаковенно какие! они уж известно: они деньги
платят.
Вздохнул Савелий… — Внученька!
А внученька! — «Что, дедушка?»
— По-прежнему взгляни! —
Взглянула я по-прежнему.
Савельюшка засматривал
Мне в очи; спину старую
Пытался разогнуть.
Совсем стал белый дедушка.
Я обняла старинушку,
И долго у креста
Сидели мы и
плакали.
Я деду горе новое
Поведала свое…
И был сначала тихонький:
«
Платите сколько можете».
Пал дуб на море тихое,
И море все
заплакало —
Лежит старик без памяти
(Не встанет, так и думали!).
Вот правая сторонушка
Одной сплошною тучею
Покрылась — затуманилась,
Стемнела и
заплакала...
— Нет. Он в своей каморочке
Шесть дней лежал безвыходно,
Потом ушел в леса,
Так пел, так
плакал дедушка,
Что лес стонал! А осенью
Ушел на покаяние
В Песочный монастырь.
Тужила, горько
плакала,
А дело девка делала...
За лишний труд, за барщину,
За слово даже бранное —
За все
заплатим вам.
Да сунься-ка!..»
ЗаплакалиСвекровушка, золовушка,
А я…
— Во времена досюльные
Мы были тоже барские,
Да только ни помещиков,
Ни немцев-управителей
Не знали мы тогда.
Не правили мы барщины,
Оброков не
платили мы,
А так, когда рассудится,
В три года раз пошлем.
Заплакал н а ́ взрыд дедушка.
Родительница
плакала:
«Как рыбка в море синее
Юркнешь ты! как соловушко
Из гнездышка порхнешь!
Была ты нам люба,
Как от Москвы до Питера
Возила за три рублика,
А коли семь-то рубликов
Платить, так черт с тобой...
Дорога многолюдная
Что позже — безобразнее:
Все чаще попадаются
Избитые, ползущие,
Лежащие пластом.
Без ругани, как водится,
Словечко не промолвится,
Шальная, непотребная,
Слышней всего она!
У кабаков смятение,
Подводы перепутались,
Испуганные лошади
Без седоков бегут;
Тут
плачут дети малые.
Тоскуют жены, матери:
Легко ли из питейного
Дозваться мужиков?..
Тогда
плати втридорога,
Скотинку продавай.
Тут башмачки козловые
Дед внучке торговал,
Пять раз про цену спрашивал,
Вертел в руках, оглядывал:
Товар первейший сорт!
«Ну, дядя! два двугривенных
Плати, не то проваливай!» —
Сказал ему купец.
— А кто сплошал, и надо бы
Того тащить к помещику,
Да все испортит он!
Мужик богатый… Питерщик…
Вишь, принесла нелегкая
Домой его на грех!
Порядки наши чудные
Ему пока в диковину,
Так смех и разобрал!
А мы теперь расхлебывай! —
«Ну… вы его не трогайте,
А лучше киньте жеребий.
Заплатим мы: вот пять рублей...
Одна ручонка свесилась,
Другая на глазу
Лежит, в кулак зажатая:
«Ты
плакал, что ли, бедненький?
Смолу, слезу вахлацкую, —
Урежет, попрекнет:
«За что
платить вам много-то?
А князь опять больнехонек…
Чтоб только время выиграть,
Придумать: как тут быть,
Которая-то барыня
(Должно быть, белокурая:
Она ему, сердечному,
Слыхал я, терла щеткою
В то время левый бок)
Возьми и брякни барину,
Что мужиков помещикам
Велели воротить!
Поверил! Проще малого
Ребенка стал старинушка,
Как паралич расшиб!
Заплакал! пред иконами
Со всей семьею молится,
Велит служить молебствие,
Звонить в колокола!
Щебечет,
плачет пеночка,
Где птенчик? — не найдет!
Крестьяне добродушные
Чуть тоже не
заплакали,
Подумав про себя:
«Порвалась цепь великая,
Порвалась — расскочилася
Одним концом по барину,
Другим по мужику...
С ребятами, с дево́чками
Сдружился, бродит по лесу…
Недаром он бродил!
«Коли
платить не можете,
Работайте!» — А в чем твоя
Работа? — «Окопать
Канавками желательно
Болото…» Окопали мы…
«Теперь рубите лес…»
— Ну, хорошо! — Рубили мы,
А немчура показывал,
Где надобно рубить.
Глядим: выходит просека!
Как просеку прочистили,
К болоту поперечины
Велел по ней возить.
Ну, словом: спохватились мы,
Как уж дорогу сделали,
Что немец нас поймал!
Платили им молодчики,
По мере сил, работою,
По их делишкам хлопоты
Справляли в городу.
Г-жа Простакова. Я, братец, с тобою лаяться не стану. (К Стародуму.) Отроду, батюшка, ни с кем не бранивалась. У меня такой нрав. Хоть разругай, век слова не скажу. Пусть же, себе на уме, Бог тому
заплатит, кто меня, бедную, обижает.
Еремеевна(
заплакав). Я не усердна вам, матушка! Уж как больше служить, не знаешь… рада бы не токмо что… живота не жалеешь… а все не угодно.
Стародум(к Правдину). Чтоб оградить ее жизнь от недостатку в нужном, решился я удалиться на несколько лет в ту землю, где достают деньги, не променивая их на совесть, без подлой выслуги, не грабя отечества; где требуют денег от самой земли, которая поправосуднее людей, лицеприятия не знает, а
платит одни труды верно и щедро.
Мы весь родительский долг исполнили, немца приняли и деньги по третям наперед ему
платим.
Троим учителям денежки
платим.
Правдин (Кутейкину). Хорошо, хорошо. (Цыфиркину.) Тебе много ль
заплатить?
Маремьянушка остановилась и
заплакала.
Какой-то начетчик запел на реках вавилонских [«На реках вавилонских» — по библейскому преданию, песнь древних евреев.] и,
заплакав, не мог кончить; кто-то произнес имя стрельчихи Домашки, но отклика ниоткуда не последовало.
— Так и живем, что настоящей жизни не имеем, — отвечали глуповцы и при этом не то засмеялись, не то
заплакали.
И, сказавши это,
заплакал. «Взыграло древнее сердце его, чтобы послужить», — прибавляет летописец. И сделался Евсеич ходоком и положил в сердце своем искушать бригадира до трех раз.
— О чем ты, старушка,
плачешь? — спросил бригадир, ласково трепля ее по плечу.
Волею-неволей Бородавкин должен был согласиться, что поступлено правильно, но тут же вспомнил про свой проект"о нестеснении градоначальников законами"и горько
заплакал.
Стали люди разгавливаться, но никому не шел кусок в горло, и все опять
заплакали.
Но как ни строго хранили будочники вверенную им тайну, неслыханная весть об упразднении градоначальниковой головы в несколько минут облетела весь город. Из обывателей многие
плакали, потому что почувствовали себя сиротами и, сверх того, боялись подпасть под ответственность за то, что повиновались такому градоначальнику, у которого на плечах вместо головы была пустая посудина. Напротив, другие хотя тоже
плакали, но утверждали, что за повиновение их ожидает не кара, а похвала.